посмотрев недавно «Серпико» Сидни Люмета и вновь столкнувшись с пост-роком, мне захотелось пересмотреть мой любимый фильм у Люмета и, по совместительству, один из любимых фильмов в принципе — «Телесеть». при чём тут пост-рок я поясню позже
сюжет фильма повествует о нескольких неделях новостной телесети UBS, находящейся в процессе реструктуризации.
в центре истории трио героев: двое представителей старой школы телевидения, Говард и Макс, и молодая и амбициозная продюсер Дайана, мечтающая о заоблачных рейтингах.
положение телесети незавидное, рейтинги хуже некуда, поэтому команда модернизации решает избавиться от бесполезных работников. Максу «выпадает честь» сказать Говарду об увольнении. старый телеведущий, страдающий от семейных неурядиц и проблем с алкоголем, узнав новость, срывается в прямом эфире, обещая устроить самоубийство в одном из следующих выпусков. Из-за недопустимого поведения, Говарда хотят выдворить немедленно, но тот просит о возможности загладить вину и публично попросить прощения в прямом эфире. вновь оказавшись перед лицом телекамер, он начинает нести бред, говоря о накопившейся злости, о безысходности и необходимости что-то менять. Макс решает не прерывать поток сознания Говарда, говоря «ну раз он хочет, чтобы его запомнили таким, зачем мешать?»
в то время, когда руководство телеканала лихорадочно придумывает, как бы замять скандал с повредившимся сотрудником, Дайана изучает рейтинги прошедшего эфира, которые показывают небывалый рост. и её осеняет, что именно так канал можно спасти.так появляется «Шоу Говарда Била», где «обозлённый современный пророк изобличает лицемерие наших дней» (an angry latter-day prophet denouncing the hypocrisies of our times). официально он озвучивает праведный гнев нации, говоря о том, что хотят слышать простые граждане, но по сути несёт эмоциональную чушь. со временем состояние Говарда ухудшается, и тот начинает слышать голоса, вещающие ему новые темы для эфира.
Макс пытается бороться за своего друга, потерявшего рассудок, но боссы телеканала ухватились за «курицу, несущую золотые яйца», невзирая на этику и мораль. Макса увольняют. в это время у него вспыхивает страсть к Дайане, несмотря на их идейные разногласия. её напор и энергия, живость, захватывают Макса. будучи честным человеком, он уходит от семьи, чтобы жить с Дайаной. но ту интересуют лишь новые способы раскрутить телеканал. в эфир подряд запускаются новые шоу, одно эпатажнее другого: коммунистические повстанцы, предсказатели. но звездой канала по-прежнему остаётся Говард Бил. даже занимаясь сексом, Дайана ни на минуту не прекращает говорить о рейтингах
по мере того, как эфирная сетка телеканала превращается в шапито, Говард понимает, что мир Дайаны — это череда сенсаций, пропущенных через быстрый монтаж и снабжённых едким комментарием.
…
это выдающаяся драма, с нестандартной историей любви и едким социальным комментарием. персонаж Дайаны во многом выглядит неким прообразом Октава Паранго из «99 франков». в целом, сама идея циничного и бесчувственного мира СМИ перекликается с такими лентами, как «Смерть в эфире» (Live!, 2007), «Стрингер» (Nightcrawler, 2013).
на этот раз при пересмотре мне показалось, что персонажи истерят чуть больше положенного, но это не помешало наслаждаться фильмом. все участники демонстрируют выдающуюся актёрскую игру. чего я раньше не замечал, так это флёр чёрного юмора и сатиры — как в уже упомянутой любовной сцене, где Дайана не могла заткнуться, говоря о рейтингах, так и в моменте, где террористы спорят с телевизионщиками о доходе с телешоу, и во многих других местах. раньше мне казалось всё стопроцентно серьёзным продуктом.
1976, год выхода «Телесети» я считаю одним из самых значимых лет для кинематографа в принципе. по количеству культовых лент к нему приблизились лишь 1999й и 2013й. в 76 ещё вышли «Рокки», «Таксист», «Кэрри» и «Омен».
«Телесеть» — это стопроцентно настоящее кино, без скидок на возраст, аудиторию. я уже отмечал своё почтение к фильмам 70х и этот фильм остаётся для меня одним из самых ярких символов той эпохи. многие рецензенты называют ленту «пророческой», предсказавшей моральный упадок СМИ, но для меня это прежде всего история о людях, и очень круто рассказанная. здесь нет спецэффектов и зрелищных кадров, атмосфера создаётся исключительно актёрской игрой и диалогами
узнал я об этом фильме совсем случайно. лет 10 назад мне попался пост-рок коллектив Maybeshewill, зацепив отличным треком He Films The Coluds Pt.2 и в его альбоме Not for Want of Trying был заглавный трек, содержавший гневный монолог о том, что всё плохо. мне стало интересно, что это и загуглив, я обнаружил, что это цитата из фильма — как раз поток ереси сумасшедшего Говарда. фильм очень впечатлил, а альбом тоже стал одним из любимых.
10/10, кино на все времена
и напоследок подборка цитат из фильма. они просто великолепны, ради них одних уже стоит смотреть
Diana Christensen: Well Max, here we are: Middle-aged man reaffirming his middle-aged manhood, and a terrified young woman with a father complex. What sort of script do you think we can make out of this?
…
Max Schumacher: I feel lousy about the pain that I’ve caused my wife and kids. I feel guilty and conscience-stricken, and all of those things you think sentimental, but which my generation calls simple human decency. And I miss my home, because I’m beginning to get scared shitless, because all of a sudden it’s closer to the end than the beginning, and death is suddenly a perceptible thing to me, with definable features.
…
Max Schumacher: I’m the man that you presumably love. I’m a part of your life. I live here. I’m real. You can’t switch to another station.
Diana Christensen: Well, what exactly is it you want me to do?
Max Schumacher: I just want you to love me. I just want you to love me, primal doubts and all. You understand that, don’t you?
Diana Christensen: [weakly] I don’t know how to do that.
…
Diana Christensen: I was married for four years, and pretended to be happy; and I had six years of analysis, and pretended to be sane. My husband ran off with his boyfriend, and I had an affair with my analyst, who told me I was the worst lay he’d ever had. I can’t tell you how many men have told me what a lousy lay I am. I apparently have a masculine temperament. I arouse quickly, consummate prematurely, and can’t wait to get my clothes back on and get out of that bedroom. I seem to be inept at everything except my work. I’m goddamn good at my work and so I confine myself to that. All I want out of life is a 30 share and a 20 rating.
…
Diana Christensen: The time has come to re-evaluate our relationship, Max.
Max Schumacher: So I see.
Diana Christensen: I don’t like the way this script of ours has turned out. It’s turning into a seedy little drama.
Max Schumacher: You’re going to cancel the show?
Diana Christensen: Right.
…
Max Schumacher: After living with you for the last six months, I’m turning into one of your scripts. Well, this is not a script, Diana. There’s some real, actual life going on here.
…
Max Schumacher: [about Diana] I’m not sure she’s capable of any real feelings. She’s television generation. She learned life from Bugs Bunny.
Max Schumacher: She does have one script in which I kill myself: An adapted for television version of «Anna Karenina», where she’s Count Vronsky and I’m Anna.
…
Max Schumacher: You need me. You need me badly. Because I’m your last contact with human reality. I love you. And that painful, decaying love is the only thing between you and the shrieking nothingness you live the rest of the day.
Diana Christensen: [hesitatingly] Then, don’t leave me.
Max Schumacher: It’s too late, Diana. There’s nothing left in you that I can live with. You’re one of Howard’s humanoids. If I stay with you, I’ll be destroyed. Like Howard Beale was destroyed. Like Laureen Hobbs was destroyed. Like everything you and the institution of television touch is destroyed. You’re television incarnate, Diana: Indifferent to suffering; insensitive to joy. All of life is reduced to the common rubble of banality. War, murder, death are all the same to you as bottles of beer. And the daily business of life is a corrupt comedy. You even shatter the sensations of time and space into split seconds and instant replays. You’re madness, Diana. Virulent madness. And everything you touch dies with you. But not me. Not as long as I can feel pleasure, and pain… and love.
[Kisses her]
Max Schumacher: And it’s a happy ending: Wayward husband comes to his senses, returns to his wife, with whom he has established a long and sustaining love. Heartless young woman left alone in her arctic desolation. Music up with a swell; final commercial. And here are a few scenes from next week’s show.
[Picks up his suitcases and leaves]
…
Louise Schumacher: Then get out, go anywhere you want, go to a hotel, go live with her, and don’t come back. Because, after 25 years of building a home and raising a family and all the senseless pain that we have inflicted on each other, I’m damned if I’m going to stand here and have you tell me you’re in love with somebody else. Because this isn’t a convention weekend with your secretary, is it? Or — or some broad that you picked up after three belts of booze. This is your great winter romance, isn’t it? Your last roar of passion before you settle into your emeritus years. Is that what’s left for me? Is that my share? She gets the winter passion, and I get the dotage? What am I supposed to do? Am I supposed to sit at home knitting and purling while you slink back like some penitent drunk? I’m your wife, damn it. And, if you can’t work up a whit of passion for me, the least I require is respect and allegiance. I hurt. Don’t you understand that? I hurt badly.
…
Howard Beale: Right now, there is a whole, an entire generation that never knew anything that didn’t come out of this tube. This tube is the gospel, the ultimate revelation; this tube can make or break presidents, popes, prime ministers; this tube is the most awesome goddamn propaganda force in the whole godless world, and woe is us if it ever falls into the hands of the wrong people, and that’s why woe is us that Edward George Ruddy died. Because this company is now in the hands of CCA, the Communications Corporation of America; there’s a new chairman of the board, a man called Frank Hackett, sitting in Mr. Ruddy’s office on the twentieth floor. And when the 12th largest company in the world controls the most awesome goddamn propaganda force in the whole godless world, who knows what shit will be peddled for truth on this network?
…
Howard Beale: [laughing to himself] But, man, you’re never going to get any truth from us. We’ll tell you anything you want to hear; we lie like hell. We’ll tell you that, uh, Kojak always gets the killer, or that nobody ever gets cancer at Archie Bunker’s house, and no matter how much trouble the hero is in, don’t worry, just look at your watch; at the end of the hour he’s going to win. We’ll tell you any shit you want to hear. We deal in *illusions*, man! None of it is true! But you people sit there, day after day, night after night, all ages, colors, creeds… We’re all you know. You’re beginning to believe the illusions we’re spinning here. You’re beginning to think that the tube is reality, and that your own lives are unreal. You do whatever the tube tells you! You dress like the tube, you eat like the tube, you raise your children like the tube, you even *think* like the tube! This is mass madness, you maniacs! In God’s name, you people are the real thing! *WE* are the illusion! So turn off your television sets. Turn them off now. Turn them off right now. Turn them off and leave them off! Turn them off right in the middle of the sentence I’m speaking to you now! TURN THEM OFF…
[collapses in a prophetic swoon as the audience erupts in thunderous applause]
…
Howard Beale: I don’t have to tell you things are bad. Everybody knows things are bad. It’s a depression. Everybody’s out of work or scared of losing their job. The dollar buys a nickel’s worth, banks are going bust, shopkeepers keep a gun under the counter. Punks are running wild in the street and there’s nobody anywhere who seems to know what to do, and there’s no end to it. We know the air is unfit to breathe and our food is unfit to eat, and we sit watching our TV’s while some local newscaster tells us that today we had fifteen homicides and sixty-three violent crimes, as if that’s the way it’s supposed to be. We know things are bad — worse than bad. They’re crazy. It’s like everything everywhere is going crazy, so we don’t go out anymore. We sit in the house, and slowly the world we are living in is getting smaller, and all we say is, ‘Please, at least leave us alone in our living rooms. Let me have my toaster and my TV and my steel-belted radials and I won’t say anything. Just leave us alone.’ Well, I’m not gonna leave you alone. I want you to get mad! I don’t want you to protest. I don’t want you to riot — I don’t want you to write to your congressman because I wouldn’t know what to tell you to write. I don’t know what to do about the depression and the inflation and the Russians and the crime in the street. All I know is that first you’ve got to get mad. You’ve got to say, ‘I’m a HUMAN BEING, God damn it! My life has VALUE!’ So I want you to get up now. I want all of you to get up out of your chairs. I want you to get up right now and go to the window. Open it, and stick your head out, and yell, ‘I’M AS MAD AS HELL, AND I’M NOT GOING TO TAKE THIS ANYMORE!’ I want you to get up right now, sit up, go to your windows, open them and stick your head out and yell — ‘I’m as mad as hell and I’m not going to take this anymore!’ Things have got to change. But first, you’ve gotta get mad!… You’ve got to say, ‘I’m as mad as hell, and I’m not going to take this anymore!’ Then we’ll figure out what to do about the depression and the inflation and the oil crisis. But first get up out of your chairs, open the window, stick your head out, and yell, and say it: «I’M AS MAD AS HELL, AND I’M NOT GOING TO TAKE THIS ANYMORE!»
…
Doorman: Good afternoon, Mr. Beale.
Howard Beale: I MUST MAKE MY WITNESS.
Doorman: Sure thing, Mr. Beale.
